Философы о любви

ФИЛОСОФЫ О ЛЮБВИ

Любят Родину и прекрасную идею, дело своей жизни и родных, великое искусство и лучшую на свете женщину... Наш сборник включает в себя тексты, посвященные любви между мужчиной и женщиной. Чувству, которое философы разных времен определяли как «корень жизни», «восхитительнейшее благо», «мерило человечности», «то, чем держится мир». Эти и десятки других определений, кратких и развернутых, встретите вы в книге, где собеседни­ками вашими станут Платон и Монтень, Бердяев и Фейербах, Кант и Радхакришнан, Дидро и Али ибн Сина.

Любовь — часть жизни каждого из нас. Любой повторит за художником Ван Гогом: «Я — человек, и человек со страстями. Я не могу жить без любви... иначе я замерзну и превращусь в ка­мень».

А что может научить любви? На очень немногое способна здесь древняя педа­гогическая наука, юная же сексология пытается решать важные, но, так ска­зать, «технические» задачи. Любви нас учат жизнь и искусство, сама любовь и философия. Философия растворена в нашей повседневности, как золото в морской воде; мы повторяем, часто сами того не ведая, великие притчи, сужде­ния, выводы, полученные через деся­тые руки от мудрецов далекого и недав­него прошлого. Отзвуки их слов звучат в нашей речи, ведут за собой наши мыс­ли чаще, чем нам кажется, но гораздо реже, чем следовало бы.

Любовь старше философии, а давнее и исконное их родство подчеркивается самым именем последней, означающим по-древнегречески любовь к мудрости. Исследуя самое глубокое и важное в мире, любовь к мудрости обращается и к любви между мужчиной и женщиной. Одни философские школы это «восхи­тительнейшее благо» порою даже обра­щают в сердцевину всеобъемлющих учений: любовь как отношение между полами становилась иногда в филосо­фии созидательницей мира, богом кос­мического творчества, движущей силой биологической и общественной эволю­ции. Притом не всегда легко отделить в таких учениях сравнение, образ, мета­фору от логического суждения, однако даже в метафорах порою прогляды­вают для позднейших исследователей научные истины, становящиеся со вре­менем бесспорными. Другие философ­ские системы рассматривают любовь как серьезную проблему, но лишь одну из многих. Третьи оставляют исследова­ние половой любви на дальней перифе­рии своих интересов, почти целиком от­давая ее в ведение искусства (как де­лали это древнегреческие стоики или важнейшие философские течения в Ин­дии и Китае).

Не стоит поэтому удивляться, что в сборнике так неравномерно оказались представлены философы разных эпох и разных частей нашего мира.

Не забудем также, что само чувство любви, доставшееся нам в своих биоло­гических основах от животных-предков, выращено, выпестовано историей, что это «чудо цивилизации» (Стендаль) ме­нялось даже и на протяжении тех двух с половиной тысяч лет, что существует писаная философия. Любомудрие от­крывало в любви не только то, что было в ней издавна, но и то, что появля­лось, вызревало, росло рядом и вместе с ним.

Впрочем, обо всем этом автору пре­дисловия никак не сказать лучше, чем прославленным мыслителям, представленным в антологии.

Как вы увидите, философия любви, кроме всего прочего, демонстрирует свое кровное родство то с философией биологии, то с философией истории и самой наукой историей, иногда — с бо­гословием или политикой и очень ча­сто — с психологией и социологией в их философских аспектах.

Многоцветье человеческой любви так естественно отражается многоцветьем суждений о ней — выбирайте те, что ближе вам. Но будьте внимательны и к взглядам, далеким от ваших. Помните: за каждой высказанной на этих страни­цах точкой зрения — и опыт множества людей, и работа мысли одного из тех мудрецов, что составляют интеллекту­альный цвет человечества.

О, разумеется, мыслители расходятся между собой во мнениях, иногда чрез­вычайно далеко, спорят друг с другом через века и даже тысячелетия. Но зачем бы были нужны человечеству новые исследователи, если бы они толь­ко шли за прежними, разве что по ме­лочам дополняя их? И кому из великих умов угодили бы робкие ученики, не же­лающие уклоняться от уже проложен­ной колеи? Словом, и оспаривая, и не соглашаясь, и напрочь отрицая ту или" иную позицию, помните: даже тяжелые поражения и бесспорные ошибки боль­ших философов поучительны; а опро­вергнутое временем нередко нельзя вы­черкнуть и забыть,— хотя бы потому, что оно успело стать частью здания, на которую опираются новые этажи.

Надо еще сказать, что философские сочинения в одном отношении чрезвы­чайно похожи на произведения художественные, даже если не имеют с лите­ратурой прямого соприкосновения: в них отражается весь человек, а не толь­ко система его общих взглядов на мир. Характер, темперамент, особенности биографии сказываются на оценке ме­ста любви в жизни. Мысль не только анализирует чувство, но и подчиняется ему.

Так, один из французских моралистов эпохи Просвещения возмущался тем, как относится к любви светское общест­во, другой находил, что от любви, если вычесть из нее самолюбие да тщеславие, почти ничего не останется, третий же заметил истину, подтверждением кото­рой может послужить и эта книга: что ни скажи о любви, все правда. Личности и судьбы философов просвечивают сквозь их суждения; между прочим, нередко отражается в этих суждениях и возраст, в котором создавались про­изведения. Сенека, например, в солид­ных летах писал «Нравственные письма к Луцилию», а Платон свой «Пир» -в зрелые годы, но отнюдь еще не по­жилым.

Каждый философ — сын своего вре­мени, в котором ему пришлось жить и действовать, воспитанный не только общим уровнем культуры, накопленным миром ко времени его появления на свет, но и конкретными обстоятель­ствами собственной биографии; есть и история у каждого человека — и есть своя история у каждого его произве­дения.

А работают философы отнюдь не для самих себя — даже когда пишут слож­нейшие труды, понятные как будто бы лишь их коллегам. Мысли мудрецов предназначены в конечном счете для всех и распространяются гораздо шире, чем обычно представляют себе. Соот­ветственно, и философия любви, безус­ловно, влияла на культуру в целом, а через нее — на отношение в обществе к любви. Много ли людей слушало или читало каждого из философов? Десят­ки, сотни, ну тысячи. Словно в пустыне, кажется, звучат их голоса. Между тем эти голоса дают звонкое и многократ­ное эхо, докатывающееся уже до мно­жества людей, что не слышали даже ни­когда о самих мыслителях.

Вот только один пример, и я наме­ренно беру для него философа, которо­го нельзя, кажется, отнести к числу крупнейших и знаменитейших. На рус­ском языке произведения Марсилио Фичино ни разу не выходили еще отдель­ным изданием, а у тех, что попадали в какие-либо сборники, тираж был неве­лик. Но он был гораздо меньше при жиз­ни философа и в первые века после его смерти. Однако, как ни узок был круг людей, оказавшихся под влиянием идей этого итальянского мыслителя XV века, к нему оказались причастны такие тита­ны, как художники Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Боттичел­ли, поэт Торквато Тассо. Исследова­тели видят влияние мыслей и образов Фичино в Ватиканских фресках Рафаэ­ля, в знаменитых картинах Боттичел­ли «Весна» и «Рождение Венеры», а позднее, например, в такой картине Ти­циана, как «Любовь земная и любовь небесная», и в «Меланхолии» немецкого живописца Альбрехта Дюрера.

А фрески Рафаэля, картины Ботти­челли, Тициана, Дюрера видели уже сотни тысяч людей. Переливаясь в об­разы поэта или прозаика, в картины и скульптуры, в научные труды и учеб­ники, философская мысль распространяется все шире и шире и тысячами путей, преображенная (а иногда -увы — и искаженная), находит путь в общество, становится частью мировоз­зрения и образа жизни.

И не удивляйтесь, если иные выска­зывания мудрецов покажутся вам ба­нальными, сравнения — избитыми, а ход мыслей — порой слишком простым и очевидным. Иные идеи, принимавшие­ся современниками с восторгом и воодушевлением или отвергавшиеся с гневом возмущения, время обратило в триви­альные истины. Но эти истины ведь нужно же было высказать впервые, чтобы они в конце концов стали такими. Впрочем, бывают ли истины банальны­ми? И уж во всяком случае они не бы­вают ненужными. Преподанные филосо­фами уроки любви есть в то же время уроки мудрости; кто усомнится, что нужны и те и другие? И разве не стоит изучать мудрость на примере люб­ви и учиться любви у мудрости?

Конечно, эти уроки различаются по сложности: куда легче знакомиться с житейскими наблюдениями Лабрюйера или Монтеня, чем следить за хо­дом изощренной мысли Аристотеля или Гегеля, Спинозы или Ибн Сины. Однако ведь и то, что кажется на первый взгляд простым, нуждается в изучении «в глу­бину», а сложное и непривычное стоит труда, который требуется для его пони­мания.

К слову сказать, составитель в меру своих сил стремился подобрать тексты в сборнике так. чтобы человек даже со средним образованием смог разобрать­ся в смысле суждений — при некоторых собственных усилиях и минимальной помощи комментариев и введений к раз­делам.

Этим подходом объясняются некото­рые из пропусков в текстах (всюду обоз­наченных многоточием). Тот, кому жаль потерять пропущенное, узнает из приме­чаний, где ему искать полный текст. Большую часть работ, послуживших источниками для сборника, можно най­ти в любой солидной городской библио­теке, а почти все материалы, пока что редкие или публикующиеся здесь на русском языке впервые, скоро должны выйти в составе книг, которые опять-таки попадут в библиотеки. Добавлю, что очень был велик соблазн щедро включить в сборник философские от­рывки из художественной литературы. Сколько мы знаем, к примеру, истинно философских стихов о любви! Это, кста­ти, позволило бы гораздо шире пред­ставить мудрость Востока. Но тогда сборник стал бы воистину безбреж­ным — и пришлось ограничиться немно­гими собственно философскими работа­ми (или отрывками из них) Ибн Хазма и Стендаля, Гёте и Льва Толстого, Рабиндраната Тагора и Честертона, а так­же Камю, который как философ изве­стен не меньше, чем как писатель.

Сборник состоит из пяти разделов (частей).

Авторы первого из них — мыслители античного Средиземноморья — от Пла­тона до апостола Павла.

Во втором разделе представлены фи­лософы западноевропейского Средне­вековья и Возрождения.

В третьей, самой большой части слово дано мыслителям Западной Ев­ропы и Америки последних четырех ве­ков.

Четвертая часть сборника отдана оте­чественной философии любви, начиная с XVII века.

Пятый раздел представляет читателю некоторые суждения тех, кто формиро­вал философские представления о люб­ви на Востоке — Востоке, достаточно условном географически (андалузская философия, например, может быть на­звана восточной только исторически). В этом разделе оказались и великий среднеазиатский мыслитель Али ибн Сина (Авиценна), и несколько класси­ков индийской философии XX века. Своеобразие восточной философии люб­ви дает, как кажется, основания для такого объединения.

Составитель стремился представить читателю философию любви возможно более широко. Но нельзя объять необъятное, и в книгу вошла лишь неболь­шая часть того, что в принципе заслу­живает в ней место.