Томас Гоббс

ТОМАС ГОББС

Из книги «Человеческая природа»

15. Вожделение, которое люди назы­вают сладострастием, как и наслажде­ние, которое является следствием тако­го вожделения, не есть лишь чувствен­ное удовольствие, а заключает в себе и удовольствие духовное. В самом деле, это вожделение слагается из двух же­ланий: желания нравиться и желания получить удовольствие. Желание нра­виться есть не чувственное, а духовное удовольствие и состоит в представлении о своей способности доставить удоволь­ствие другим. Но слово сладострастие заключает в себе оттенок осуждения. Обычно эту страсть обозначают словом любовь, подразумевая под ней неопре­деленное влечение одного пола к друтому, столь же естественное, как и го­лод.

16. Мы уже говорили о любви, если под этим словом подразумевать удо­вольствие, которое доставляет человеку пользование наличным благом. Такова и любовь, которую люди чувствуют друг к другу, или удовольствие, которое им доставляет общество ближних, в силу чего они получили название обществен­ных животных. Существует еще другой вид любви, который греки называют эросом. Это тот вид любви, который имеют в виду, когда говорят, что чело­век влюблен. Так как эта любовь с необ­ходимостью предполагает различие по­лов, то нельзя не признать, что она яв­ляется одним из видов того неопреде­ленного влечения, о котором мы говори­ли в предыдущем пункте. Есть, однако, большая разница между неопределен­ным влечением человека и тем же вле­чением, относящимся к определенному объекту. И именно влечение последнего рода есть та любовь, которая представ­ляет собой неисчерпаемую тему для поэ­тов. Но как бы ни возвеличивали это чувство поэты, оно может быть опреде­лено не иначе как словом потребность. Ибо любовь есть представление челове­ка о его потребности в лице, к кото­рому его влечет. Причиной этой страс­ти не всегда и даже не чаще всего яв­ляется лишь красота или какое - нибудь другое достоинство другого лица. Необ­ходимо, сверх этого, чтобы лицо, кото­рое любит, могло питать надежду на ис­полнение своего желания. Это подтвер­ждается тем обстоятельством, что при наличности больших социальных раз­личий между людьми мы часто наблю­даем случаи, когда представители выс­ших сословий влюбляются в представи­телей сословий низших, между тем как обратные случаи если и наблюдаются, то чрезвычайно редко. Из сказанного нами ясно, почему больший успех в люб­ви имеют те, кто основывает надежды на своих личных качествах, чем те, кто ос­новывает их на своем красноречии и своих услугах; по той же причине те, кто дает себе мало труда в этом отноше­нии, больше преуспевают, чем те, кто дает себе много труда. Не зная этого, многие понапрасну тратят свои усилия, пока вместе с надеждой не теряют окон­чательно и рассудка.

17. Есть еще одна страсть, которую иногда обозначают словом любовь, но которую правильнее было бы назвать доброжелательностью. Человек не мо­жет иметь лучшего доказательства сво­ей силы, чем тогда, когда он видит себя в состоянии не только осуществить свои собственные желания, но и помочь дру­гим в осуществлении их желаний. Таков характер того представления, которое мы называем доброжелательностью. Сюда относятся прежде всего естествен­ная любовь родителей к детям, которую греки называют στοργη), а также чувст­во, которое заставляет людей оказы­вать помощь тем, кто к ним привязан. Но чувство, которое нередко понужда­ет людей расточать свои благодеяния иностранцам, не может быть названо доброжелательностью. Эти благодеяния являются следствием или договора, при помощи которого люди стремятся ку­пить дружбу иностранцев, или страха, заставляющего людей ценой своих бла­годеяний купить себе мир.

Приведем мнение Платона о достой­ной любви, которое он, по своему обык­новению, вкладывает в уста Сократа в диалоге, озаглавленном «Пир». Платон полагает, что человек, преисполненный мудрости и добродетели, естественно, ищет красивого человека, восприимчи­вого благодаря своему возрасту и спо­собностям к новым идеям, с тем чтобы в соединении с последним (понимая это соединение исключительно в духовном, а не в чувственном смысле) породить и приумножить мудрость и добродетель. Вот как следует понимать любовь муд­рого и строго нравственного Сократа к юному и красивому Алкивиаду, которо­го этот философ стремился оплодотво­рить лишь в отношении мудрости и доб­родетели. Чувство это, таким образом, противоположно обычной любви, при которой хотя и имеет иногда место опло­дотворение, но последнее не является целью, ибо целью здесь является доста­вить другому и испытать самому на­слаждение. Следовательно, в случае с Сократом речь идет о той доброжела­тельности, о которой мы говорили выше, или о желании быть полезным и делать добро людям. Однако почему мудрец должен непременно искать невежду и почему он должен проявлять больше доброжелательности к красивым лю­дям, чем ко всем прочим? Нам кажет­ся, что в этом отношении Сократ не­сколько приноравливался к вкусам сво­его времени. И хотя Сократ был человеком строго нравственным и воздержан­ным, однако воздержанные люди пре­исполнены страстей, которые они сдер­живают, в такой же или даже в большей мере, чем люди, привыкшие давать волю своим вожделениям. Вот почему я подозреваю, что проповедуемая Пла­тоном любовь была чувственной лю­бовью, искавшей в благородных моти­вах предлога, под которым старый чело­век мог бы часто искать общества кра­сивого юноши.

Гоббс Т.

Избр. произв.: В 2 т.

М., 1964. Т. 1. С. 486 - 488